Ближний Восток продолжает генерировать стратегические риски. Этот процесс был инициирован Вашингтоном после развала СССР, в эту зону, по мысли Киссинджера, по мере продолжения американцами прежней игры будут так или иначе вовлекаться Россия и Китай. При этом стратегический ресурс США усматривается в разжигании в этом регионе российско-китайских противоречий. Это в широком смысле. В более узком, региональном, предусматривается на базе роста подогреваемых извне имперских амбиций Турции и Ирана, их борьбы за статус ведущей региональной державы. Киссинджер называет этот процесс «становлением ближневосточной Вестфальской системы». Это американское ноу-хау, так как в эпоху, когда Киссинджер возглавлял американскую внешнюю политику, Анкару как участника ближневосточных процессов игнорировали. Но сегодня региональная архитектура может строиться уже не на двух столпах, Израиле и Иране, а на трех, с непременным участием Турции. Что касается арабского фактора, то ему придается прикладное значение в контексте суннитско-израильского союза.
Стоит отметить, что даже без большой войны, если произойдет разрыв процесса нормализации отношений между Саудовской Аравией и Израилем – протекторатом США, то это станет однозначным поражением администрации Байдена и победой для Ирана. В свою очередь, Трамп обязательно на дебатах припомнит, как он добивался принципиального «соглашения Авраама», а Байден все рушит.
По мнению Киссинджера, Анкара получает возможности для маневрирования между Тегераном и Тель-Авивом, что сегодня и происходит. Потенциально, если Турция и Иран окажутся способными вступить в серьезный военно-политический альянс, то, по мысли Киссинджера, это должно происходить, лишь при посредничестве третьей силы. В такой роли могут обозначить себя США, Россия и Китай. Кто-то из этой троицы может стать «тактическим победителем». И если Вашингтон и Москву можно отнести к категории «исторических игроков» в регионе, то Пекин сейчас только становится неотъемлемой частью регионального экономического ландшафта и последовательно наращивает свое политическое и геополитическое влияние. Если же опуститься с геополитических высот, то бросаются в глаза следующие факторы. Одним из них является ослабление американского влияния на Ближнем Востоке и начало «смелой игры» региональных игроков. Сегодня все мы являемся свидетелями резкого обострения турецко-греческих отношений, в основе которых также лежат исторические обиды.
Так, Турция требует пересмотра или отмены положений Лозаннского договора 1923 года, определившего ее современные границы, а курды – реализации Севрского договора 1920 года, который предусматривал появление на Ближнем Востоке курдского государства. У сторон есть и другие резонные соображения, связанные с контролем месторождений углеводородов в Ираке и на шельфе Эгейского моря. Обладание ими выведет Турцию в региональные лидеры Восточного Средиземноморья, лишив этого статуса Италию, что будет означать перераспределение векторов сил не только в Передней Азии и на Ближнем Востоке, но также в Юго-Восточной и даже Центральной Европе. Именно такие перспективы являются главной причиной, по которой США вместе с Грецией заявили о создании сразу четырех военных баз, двух военно-воздушных и двух военно-морских, на островах архипелага. И хотя такое решение они аргументируют противодействием «российской угрозе» и заявляют, что они никак не направлены против Турции, в Анкаре прекрасно понимают, что это не так. Поэтому и не стоит удивляться резкому увеличению военных расходов страны в 2024 году. Как сообщили в СМИ, Турция в следующем году планирует потратить на оборону более 40 млрд. долларов, что в 2,5 раза больше чем в 2023 году.
Главная цель США – сдерживание политических амбиций Турции на региональное доминирование и противодействие ее претензиям на недра шельфа Эгейского моря. Так что картина, нарисованная Киссинджером для Ближнего Востока, близка к реальности. При этом стоит понимать, что «вечный мир» без новых нюансов в региональном балансе сил и интересов пока невозможен.
Николай Крылов
