Департамент госбезопасности Литвы начал проверять угрозы, связанные с белорусскими иммигрантами, придерживающимися «литвинской» идеологии, и давать властям рекомендации относительно отказа или аннулирования вида на жительство в Литве.
По мнению литовских спецслужб, их деятельность «в настоящее время не представляет реальной угрозы суверенитету, конституционному строю и территориальной целостности Литвы, однако распространяемые ими идеологические установки могут усилить межэтническую напряженность в государстве и разжигать негативное отношение к лояльной части белорусской общины в Литве».
Тенденции развития белорусской националистической идеологии не оставляли сомнений, что рано или поздно между литовцами и «змагарами» (так они предпочитали себя называть) начнётся ожесточённая борьба за наследие Великого княжества Литовского (ВКЛ). Триггером здесь стала массовая иммиграция белорусских оппозиционеров в Литву после событий 2020 года в Белоруссии, однако глубинные причины конфликта литовских властей и «свядомых» белорусов нужно искать на заре формирования белорусского самостийного проекта.
Для белорусских националистов важнейшим «другим», на противопоставлении которому они строят национальную идентичность, всегда были русские.
Для того чтобы объяснить существование отдельной белорусской нации, требовалось найти как можно больше признаков, выделяющих её из общерусского (восточнославянского) этнического массива, который до Октябрьской революции считался единым национальным организмом.
В конце XIX века главным маркером исторической идентичности белорусов была выбрана память о нахождении белорусских земель в составе Великого княжества Литовского. Это дало возможность рассматривать многочисленные войны между Литвой и Москвой как белорусско-российские конфликты.
В подчинении ВКЛ, действительно, находилась вся территория современной Белоруссии, но также в состав этого средневекового государства входили земли Литвы, части Украины, Польши, Латвии, Эстонии, Молдавии и даже России. Официальным языком ВКЛ до унии с Польшей был западнорусский, который в Белоруссии стали называть «старобелорусским». При этом столица ВКЛ располагалась в Вильнюсе, а представители правящей династии носили литовские имена (Гедимин, Кейстут, Ольгерд).
Белорусские националисты начала XX века изображали ВКЛ государством, в котором белорусы были культуртрегерами, но при этом не отождествляли Белоруссию с Литвой.
«В XII столетии белорусская культура стояла очень высоко. С того времени она ещё очень долго не только не падала, но всё развивалась, так что когда Белоруссия объединилась с Литвой, Литва, не имея своей, переняла белорусскую культуру, и старосветский белорусский язык сделался для Литвы тем, чем теперь для наших панов является польский язык: по-белорусски говорили князья, бояре, на этом языке писались документы, происходили суды; на нём же общались с заграницей, на нём писались законы. И так было аж до XVII столетия» — писал Вацлав Ластовский в книге «Краткая история Белоруссии» (1910 г.).
Со временем «свядомые» белорусы стали придерживаться более радикальных взглядов на белорусскость ВКЛ.
В 1970-х — 1980-х годах историк-любитель Николай Ермолович выпустил в самиздате несколько работ, в которых утверждал, что летописная Литва, с которой началось создание Великого княжества Литовского, находилась на территории современной Белоруссии — между Минском, Новогрудком и Слонимом.
Согласно концепции Ермоловича, первый правитель ВКЛ Миндовг не завоёвывал белорусские земли, он был перебежчиком из балтского племени, которого белорусский Новогрудок использовал для захвата территории сегодняшней Литовской Республики.
После распада Советского Союза, когда литовский герб «Погоня» стал официальным символом белорусского государства, идеи Ермоловича стали мейнстримом в научно-популярной и даже научной литературе в Белоруссии.
В связи с этим начали раздаваться голоса о необходимости переименования Белоруссии в Литву, а белорусов — в литвинов. Литовскую Республику предлагалось называть Летува, а её жителей — летувисы. Белорусы начали рассматриваться в качестве главных или даже единственных наследников ВКЛ, в порядке вещей стали разговоры о белорусском Вильно (Вильнюсе).
Развитие в Белоруссии литвинского мифа продолжалось и при президенте Александре Лукашенко.
Так, в 2013 году вышла богато иллюстрированная книга историка Владимира Орлова «Страна Белоруссия», которая продавалась во всех центральных книжных магазинах республики. В ней можно прочесть следующее:
«Летописная Литва находилась на просторе современной Белоруссии, и её примерные границы читатель может представить, если проведёт линию от сегодняшнего Минска до Молодечно, оттуда на Новогрудок, потом на Ляховичи и снова на Минск».
Также автор книги уточняет: «Нельзя путать сегодняшних литовцев (летувисов) и древних литвинов, которые жили на территории Белоруссии и участвовали в формировании белорусского этноса. У предков летувисов, среди которых особенно выделялось племя жмудь, до XIII в. не было ни городов, ни письменности».
Литовские власти всё это время публично не поднимали тему литвинства в Белоруссии.
Даже когда в 2014 году в центре Витебска был открыт большой конный памятник литовскому князю Ольгерду, Вильнюс не высказывал по этому поводу недовольства.
Хотя в схожей ситуации правительство Греции осудило установку в Скопье памятника Александру Македонскому — монумента, который стал символом проводившейся в Северной Македонии политики антиквизации, то есть присвоения македонскими славянами части античного наследия Греции (по сути, литвинизм и антиквизация — явления одного порядка).
Как представляется, в Вильнюсе сквозь пальцы смотрели на присвоение белорусскими националистами части наследия Великого княжества Литовского, поскольку видели в этом укрепление антирусской составляющей белорусской исторической идентичности.
Однако когда в Литве оказалось внушительное количество «змагаров», для которых Вильнюс — белорусский город, литовское руководство было вынуждено поменять позицию.
Так, председатель комитета Сейма по национальной безопасности и обороне Лауринас Касчюнас заявил:
«Я не хочу, чтобы в нашей стране появилась община, питающая так называемую литвинистскую идеологию, которая присваивает себе Великое княжество Литовское, говоря, что настоящие литвины — это белорусы, а мы где-то на периферии. Я не думаю, что такой концепции, такой идеологии есть место в Литве».
Касчюнас предложил аннулировать сторонникам литвинизма разрешения на проживание в Литве.
Едва ли такая мера заставит белорусских националистов пересмотреть свои взгляды на ВКЛ, скорее она будет способствовать ухудшению отношений между «литувисами» и «змагарами» и разжиганию исторических споров о праве на наследие средневекового государственного образования.
